ВОСПИТАННЫЙ АВАНГАРД

Есть поэты, которых весьма непросто идентифицировать. Точнее, не их самих, конечно, а, скажем так, их поэтическую, «цеховую» принадлежность. Это когда не знаешь: на какую полку загнать поэта N: к традиционалистам, верлибристам, радикальным авангардистам, а то и вовсе к каким-нибудь метаметафористам или переподвыпедвертутистам. Московский поэт, критик, издатель и организатор литературного процесса Евгений Степанов как раз из этого «неопределившегося» ряда. С одной стороны он, вроде бы, эмоциональный пропагандист, выражаясь случайно оброненными словами Вадима Рабиновича, «густопсового авангарда», издатель и редактор единственного в России регулярно выходящего авангардного журнала «Футурум АРТ». А с другой – обилие таких вот стихов,  ясных и простых, никак не впаивающихся в сетку радикальных экспериментов: «Уходит в монастырь путанка, / Выходят на панель весталки. / Въезжает грипп кошмарным танком / Во все клетушки коммуналки. // Ждем доктора, как ждут Мессию, / Ждем порошков, как семь хлебов. / …Я был повсюду. Но Россию / Сравнить ни с чем я не готов».

Или вот таких: «А водка – это не водичка. / А летом лучше, чем зимой. / А баба – это электричка. / Одна ушла – дождись другой. / И не хандри! За все на свете / Тверди спокойное «мерси»! / И помни постулаты эти – / Не верь, не бойся, не проси!»

А во многих стихах (как, например, во включенном в сборник «Час придет – увижу Бога...»)  и вовсе отчетливо слышатся отзвуки «наивной» поэтики Николая Глазкова. Кстати, как бы в скобках замечу: читая сборник «Портрет» «насквозь» легко заметить одну особенность, довольно редко встречающуюся в нынешней русской поэзии: Степанов не боится быть сентиментальным, пафосным, но прежне всего – НЕциничным. Об этом, добром, начале его стихов в свое время очень точно написала, увы, покойная Татьяна Бек: «Стихи Е.С. ясны, как документальная проза, таинственны, как добрый крик обиженной любви, публицистичны и вместе с тем суггестивны».

Скобки закрыть.

В общем, никакой Степанов не авангардист. И по этому поводу не возникло бы никаких сомнений, если бы рядом с такими стихами не соседствовали совсем иные. Да вот, хотя бы, такие:

не ясно – сны-ручьи

крик ржавчины

и – дно

дно-бытие

и – сорок лет

(а смерти нет)

модели мира

              вера

              ира

              дом

              баскетбол

              стихи

              война

              ……..

              ……..

              …….. 

              ……..

И здесь нет никаких сомнений тоже: Степанов определенно близок авангардистскому (или точнее поставангардистскому) крылу русской поэзии. Однако степановский авангард – это авангард окультуренный, воспитанный. Он не взламывает и не ломает, не стремится эпатировать. Ему не ведома агрессия, но присуща, пожалуй, эдакая куртуазная изысканность. Это авангард на уздечке классической пушкинско-блоко-пастернаковской просодии. А может и наоборот: пастернаковско-блоковскую гармонию Степанов окантовывает едва уловимой ленточкой авангардных сломов – там, где поэт уводит стих в заумь, минимализм или в обериутский абсурдизм. Возможно, такие стихи писал бы сегодня Олейников: «Валялось лицо на помойке столетия. / Лицо – обоженные веточки глаз. / А главный начальник иного столетия /Шел мимо помойки в полуденный час...»

 Вот эта пограничность, «неуловимость» степановской поэтики и сбивает с толку критиков, пытающихся маркировать стихи московского  поэта. А не получается. Выскальзывают из хватких филологических рук, не хотят укладываться ни в нишу классического наследования, ни в нишу авангардной традиции. Им, степановским стихам, обе полки подавай.

Впрочем, явные, радикальные авангардистские замашки Степанов себе позволяет – там, где работает с графическим, визуальным или нумерологическим стихом.

Пожалуй, наиболее верным определением Степанова-поэта будет традиционал-авангардист. Да все это, в общем-то, и не важно. Были бы стихи хорошие. А Степанов пишет очень хорошие стихи. Ему легко даются незатертые силлабо-тонические строфы, в которых есть и глубина, и ирония, и обилие вкусных поэтических находок («Запада плоть измочалена. / Желтый сгущается цвет. / Мальчик, похожий на Сталина, / Пишет автопортрет...»). Столь же легко, будто играючи, он создает и сочные образцы  авангардной поэтики – будь то ироничный реверанс в адрес тех же обериутов или заумная звукопись; и нежный, утонченный верлибр; а еще – удивительно меткие и афористичные миниатюры – двустишия и одностроки, как, например, такой вот шедевр: «Я хотел написать стихотворение. И не смог».  Что тут добавишь?