Прочитал после вахтанговского спектакля «Правдивейшая легенда одного квартала» (о спектакле – здесь).

В книге очень интересен первый план – описательный, этнографический - очень колоритный. Обьект описания – пайсано, горячая южная смесь выходцев из Испании, Италии и индейцев, живут в Калифорнии.

Необычна авторская интонация - очень консервативный подход к предмету (к этим самым «пайсано»), подход - феноменологический, как с социальному и национальному феномену. Автор не хочет делать им рекламу, не призывает пожалеть, помочь, немедленно вмешаться и ликвидировать социальную несправедливость, тем более не осуждает паразитов-бездельников-пьяниц. Он смотрит и удивляется, восхищение перемешано с иронией, социалистическое (точнее говоря, антикапиталистическое) с христианским (пожалуй, самая лучшая сцена книги – та, где собаки увидели Святого Франциска). Пайсано - католики и плохо вписываются в протестантский американский капитализм, живут на обочине жизни и отлично себя чувствуют не имея ни собственности, ни работы (Взгляните на птиц небесных… (Мф.6,26).

Главная загадка книги – Дэнни (в спектакле его играет Владимир Вдовиченков) . Эдакий супер-мачо, хозяин приюта для бомжей – своих дружков. История дома Дэнни  - это история идиллии веселых нищих.

Рассказ о пайсано постоянно сопровождается не только отсылками к Евангелию, но и ироническими отсылками к легендам о короле Артуре и рыцарях Круглого стола (Дэнни, друзья Дэнни, Дом Дэнни).

Идейная платформа у Стейнбека – левая. Он один из главных писателей рузвельтовской эпохи, первый успех пришел к нему как раз после выхода «Квартала» в год избрания Рузвельта президентом. Своеобразное сочетание идей анархизма и социализма на евангельской основе. То, что после Второй мировой войны активно развивалось в Европе, например в итальянском кино от Висконти до Пазолини.

«Квартал Тортилья-флэт» экранизировал в 1942 году Виктор Флеминг. Фильма я не видел, но судя по материалам imdb.com голливудизация книги была менее удачной чем нынешняя театрализация. Там усилили лирическую линию и убавили пестроту люмпенского колорита, на фотографиях из фильма герои выглядят слишком стерильно, одеты прилично, как средние американцы, никакого «пайсанизма».

В заключении - маленький тест по Стейнбеку. На кого из русских писателей похоже?

Два галлона вина - это немалое количество даже для двух пайсано.

В духовном отношении эти бутылки можно распределить следующим образом.

Чуть пониже горлышка первой бутылки - серьезная прочувствованная беседа.

Двумя дюймами ниже - воспоминания, овеянные приятной грустью.

Еще три дюйма - вздохи о былых счастливых любовях.

На донышке - всеобъемлющая абстрактная печаль.

Горлышко второй бутылки - черная, свирепая тоска.

Двумя пальцами ниже - песнь смерти или томления.

Большим пальцем ниже - все остальные песни, известные собутыльникам.

На этом шкала кончается, ибо тут перекресток и дальнейшие пути неведомы.

За этой чертой может произойти все что угодно.

Для тех, кто сразу не понял – второй отрывок (с подсказкой).

Отрывок о друге Дэнни Пилоне (в фильме его играл – Спенсер Трейси, в спектакле – Виктор Добронравов)

Пилон шел и радовался. Решение его было твердо, нос обращен прямо в сторону Петушков дома Дэнни. Его ноги неторопливо, но безостановочно двигались в нужном направлении. Под мышками он нес два бумажных мешка, и в каждом мешке была бутылка.

Наступили лиловые сумерки - тот сладостный час, когда дневной сон уже кончается, а вечер развлечений и дружеских бесед еще не начался. Сосны на фоне неба казались совсем черными, и все предметы вокруг уже окутала тьма, но небо было пронзительно ясным, как грустное воспоминание...

Пилон был мистиком, влюбленным в красоту. Он поднял лицо к небу, и душа его воспарила к последним отблескам солнечного сияния. Тот далекий от совершенства Пилон, который хитрил и дрался, ругался и пил, медленно брел своей дорогой, но другой Пилон, исполненный светлой грусти, сияющий белизной, вознесся туда, где чайки на чутких крыльях купались в вечернем сумраке. Этот Пилон был прекрасен, и его мысли не были осквернены ни себялюбием, ни плотскими желаниями. И узнать его мысли - благо.

"Отче наш вечерний, - думал он. - Эти птицы вьются у чела отца нашего. Милые птицы, милые чайки, как я вас всех люблю. Ваши медлительные крылья поглаживают мое сердце, как рука ласкового хозяина поглаживает сытое брюхо спящей собаки, как рука Христа поглаживала головки детей. Милые птицы, - думал он, - летите к Святой Деве Кротких Печалей, отнесите ей мое раскрывшееся сердце.