Dead Can Dance. Трубы Страшного Суда.

В романе братьев Стругацких «Хромая судьба» есть интересный эпизод: к главному герою в кафе подсаживается человек, представляется падшим ангелом и предлагает ему купить... партитуру труб Страшного Суда. Партитуру герой покупает, но так и не решается её открыть и по ходу дела кому-то её дарит. В сущности, проходной эпизод, для романа не очень-то и важный, он, тем не менее, крепко врезался мне в память. Как оказалось – не зря. Года полтора спустя мне в руки попал диск совершенно неизвестной мне группы, который произвёл на меня впечатление разорвавшейся бомбы. Ни до, ни после я не испытывал ничего подобного. Это не лезло ни в какие ворота, я даже не мог внятно описать эту музыку – мне просто не с чем было её сравнить! Именно тогда я вспомнил ту сцену из романа и понял, что если продавец реально существовал, и партитура подлинная, я знаю покупателей. Никто не рискнул бы купить такой артефакт. Никто бы не рискнул его прочесть (и уж тем более сыграть). Никто.

Кроме группы Dead Can Dance – «Мёртвых, могущих танцевать».

Создал её в 1981 году новозеландец Брендан Перри, однако подлинная история «Танцующих мертвецов» началась с переездом группы в Австралию и приходом в неё Лайзы Джеррард – талантливой певицы, выросшей в бедном пригороде Мельбурна – Прахране, населённом эмигрантами из Греции и Турции. Трудно поверить, но в те годы группа пыталась исполнять мрачный сухой пост-панк в духе таких групп, как Joy Division и The Cure. Не найдя понимания у консервативной мельнбурнской публики, Брендан и Лайза перебрались в Британию, набрали новых музыкантов и попытались обрести успех на лондонской альтернативной сцене. В результате всех этих перипетий группу приютила независимая фирма 4AD, на которой в то время собралось целое созвездие блестящих музыкантов, в считанные годы разрушивших старое звуковое пространство и создавших дюжину новых. Первые работы новичков не привлекли внимания – это были всего лишь ещё одни «странные и необычные» питомцы 4AD, с характерной скрежещущей гитарой, «спиральным» басом и холодным битом драм-машины. Критики сдержанно похвалили вокал Лайзы и необычный инструментарий (особенно впечатляли китайские цимбалы), и сравнили их с теми же Joy Division. Видимо, Брендану и Лайзе показалось лестным такое сравнение, и на втором альбоме сходство усилилось, за что оба немедленно получили по мозгам. В итоге музыканты решили окончательно порвать связи с роком и бросили все силы на поиски нового звучания и новых исполнительских возможностей. Эта долгая кропотливая работа увенчалась монументальным шедевром Within The Realm Of A Dying Sun.

В СССР этот диск вышел на фирме Zona Records – странной формации, возникшей в конце перестройки на руинах литовского филиала фирмы «Мелодия». Вообще, надо сказать спасибо прибалтам – в те годы они сделали много для того, чтоб в стране узнали о западной «независимой» музыке. Zona выпустила целую серию прекрасных пластинок, одна страннее другой. Но Dead Can Dance выделялись даже среди них. Всякие я видывал обложки, но до сих пор поражаюсь смелости этой парочки, поместившей на ней фотографию с кладбища – статую ангела, скорбящего у склепа (раньше подобное дозволялось только классической музыке). Тому были свои причины. Брендан искал вдохновения в музыке The Doors и психоделии 60-х, а ритуальные глубины, в которые медленно, но верно погружалась Лайза, влекли обоих в сторону средневековья того периода, когда на просторах Европы столкнулись христианский Запад и исламский Восток. В свете вышесказанного название группы, восходящее к средневековым «Пляскам Смерти» уже не кажется странным.

«В королевстве умирающего солнца» – своего рода дилогия. Здесь нет чередования песен: первая сторона пластинки целиком отдана Брендану, вторая – Лайзе. Не знаю, что это символизирует – возможно, ад и рай, возможно, смерть и возрождение, а может, просто – мужчину и женщину, в любом случае эффект потрясающий. Вся первая сторона – царство меланхолии и депрессивных голосов. Anywhere out of the World начинается звуком синтезатора, похожим на звон погребального колокола, который словно вытягивает за собой из темноты и молчания бесцветный, но странно притягательный баритон Брендана Перри. Вторая вещь, Windfall – триумф минимализма, завораживающий инструментал, пронизанный холодным дыханием флейт и жутковатой стеклянной капелью, ставший образцом для бесчисленных подражаний и породивший в итоге целый стиль dark ambient. Им на смену приходит In the Wake of Adversity, где бал правят альты, гобой и скрипки-пиццикато, а последняя вещь Брендана, Xavier – гипнотический реквием католическому святому XVI века Франциску Ксаверию, стилизованный под грегорианские хоралы. Эти три зонга и одна зарисовка – пропуск в царство сна и вечного покоя, реквием по умиранию не только человека, но природы, солнца, а может, и целого мира. В них уже не осень – настоящая зима, дождливый сумрак, когда листья облетели, а земля уже замёрзла.

В противовес Брендану, чьи песни подчёркнуто минималистичны, Лайза Джеррард открывает свою сторону громоподобным Dawn of the Iconoclast. Вот где самое время вспомнить о той самой партитуре! Если (и когда) случится Страшный Суд, я готов спорить, он начнётся с этих грозных и торжественных созвучий Вагнеровской мощи. Выход Лайзы – это выход герольда, чей голос, пробирающий до дрожи, возвещает на загадочном и мёртвом языке о явлении кого-то страшного, величественного и прекрасного. Начинается торжественный ход Cantara, но мерная поступь цимбал внезапно сменяется цыганской сарабандой с привкусом арабского Востока, барабанным бешенством, средневековой мистерией с видениями людей, отравленных спорыньёй, пляской святого Витта. Голос певицы кружит над всем этим, превращаясь в мантру, в наваждение, и это длится, длится – пока вся процессия не скрывается в дали... Ошеломляющая вещь, которую Dead Can Dance неизменно потом исполняли на каждом концерте. Брендан и Лайза сумели избежать соблазнов классической готики – органных фуг, струнного симфонизма и монументальных хоров. Вместо этого синтезаторы создают мрачные, пронизанные холодным ветром звуковые ландшафты, где гулкие литавры соседствуют с этническими барабанами, а хрипящие и ревущие тромбоны – с летаргическими цимбалами. Апофеоз альбома – Summoning of the Muse – уже никакой не реквием, а настоящий погребальный плач, сплетённый из колокольного звона и женских голосов, а финальная Persephone с подзаголовком The gathering of flowers, тонкое туманное кружево, звучит уже явно откуда-то не из нашего мира; она прекрасна и страшна, как букет цветов на могиле.

Брендан и Лайза проработают вместе много лет, и все их песни будут нести незримую печать Запредельного. Это будет загадочная и прекрасная эволюция – от ритуального готического мрака, через каменные узоры средневосточной и романской музыки эпохи Возрождения на альбоме The Serpent’s Egg, через старинные каталонские песни, испанские мадригалы и сальтарелло на Aion – к шаманским заклинаниям с последнего диска Spiritchaser, где звучат инструменты только из кости и дерева. Arcana, Autumn Tears, Qntal, Deep Forest, Ataraxia, The Gathering, Paradise Lost... не счесть музыкантов, на которых повлияли Dead Can Dance (в нашем отечестве можно вспомнить Инну Желанную, Theodor Bastard, "Иван Купала" и "Птица Тылобурдо"). С подачи Брендана и Лайзы сформировалась чуть ли не вся современная dark wave и ethereal сцена. Ныне пути музыкантов разошлись. Лайза Джеррард продолжила свои исследования в области этнической музыки, выпустила несколько сольных альбомов и пишет музыку для кино (самой известной стала звуковая дорожка к фильму «Гладиатор»). Брендан Перри обосновался в Ирландии, где купил помещение бывшей старой церкви, в котором поселился сам и оборудовал студию. Его единственный сольник – сборник медитативных, усыпляющих песен, был достаточно прохладно встречен даже самыми преданными поклонниками. Но сейчас речь не о том.

Я знаю, что навеки отравлен этим готическим сплином, и я счастлив, что первой каплей яда был именно этот альбом. Грациозный, исполненный бесконечной печали, потусторонней эйфории и мрачной торжественности, он в прямом смысле слова находится где-то вне времени и до сих пор пробирает меня до мурашек. Ни до, ни после Dead Can Dance не удалось создать столь гармоничное в своей беспросветности произведение. Сегодня, много лет спустя, я понимаю, что он развернул меня на 180 градусов, открыв мне (и думаю, не только мне) целый пласт даже не музыкальной – мировой культуры. Как этим людям удалось проникнуть на ту сторону и вернуться обратно – ума не приложу. При этом (что удивительно) в их творчестве нет никакой религиозной привязки, а скорее, представлена сакрализация бытия «в сухом остатке». Жизнь – тайна, но смерть – ещё большая тайна. Любой из нас прекрасно помнит миг, когда к нему (или к ней) пришло понимание конечности жизни как бытия. Этот момент прозрения одновременно страшен и прекрасен. Я глубоко убеждён, что именно он является «катализатором» всех последующих решений человека, как прожить оставшуюся жизнь. Парадоксальным образом этот альбом, самый мрачный, самый депрессивный в дискографии группы, заставляет не только помнить о смерти, но и любить эту жизнь – любить до дрожи, жадно, неистово, во всех её проявлениях.

Не исключено, что когда мы умрём, в раю нас встретит именно музыка Dead Can Dance.

Впрочем, думаю, в аду будет звучать она же.