Joy Division. Сон разума.

Так сложилось, что юность – тот период жизни, когда я жадно впитывал всё новое и странное, в плане музыки пришлась на момент расцвета пост-панка, «новой волны» и зарождающейся готики. А когда слушаешь много музыки, рано или поздно начинаешь улавливать в творчестве разных людей некие общие ходы, музыкальные фразы, приёмы аранжировки – всё то, что называется признаками стиля. И однажды наступает момент, когда мучительно хочется узнать, кто же всё это выдумал, кто первый начал? Мир музыки похож на шахматный – он открыт, и если кто-то применил новинку, она тут же становится достоянием общественности. Но музыкальным «дебютам» и «гамбитам» не принято давать имён. Погружаясь в прошлое, блуждая в лабиринтах лондонского андеграунда, я нюхом чуял, что «истина где-то рядом», однако открытие, как это часто бывает, свершилось буднично и совершенно неожиданно. Друг забежал на чашку чая и принёс пластинку в абсолютно чёрном конверте без надписей, с маленьким рисунком в центре, похожим на схему гористого рельефа. Я поставил её на проигрыватель и обомлел: это был Он – Первоисточник! Даже не требовалось смотреть на дату выхода альбома: всё было ясно и так. Все обнажённые корни и нервы, всё то призрачное, что пугало и манило, блазнило, но не давалось в руки – всё присутствовало здесь в сыром, первозданном виде. Это был даже не опытный образец, а действующая модель, с которой рисовали образы и звуки герои 80-х. Я просто не там искал.

Колыбелью готик-рока оказался не Лондон, ею был Манчестер.

А группа называлась Joy Division.

Возникла она в 1977 году. Как и многие другие, музыканты утверждали, что их группа – коллектив, где все равны, но всем было ясно, что главное место в ней занимает фигура вокалиста Яна Кёртиса. Одарённый поэт, он сформировал характерное апокалиптическое видение мира, а его низкий, бесцветный голос определил стилевой диапазон и музыкальную палитру группы. В свете дальнейших событий странным и пугающим фактом выглядит то, что Кёртис чуть ли не единственный выступал в группе под собственным именем (так настоящая фамилия гитариста Бернарда Альбрехта была Диккен). Первоначально группа называлась Warsaw, но вскоре, чтобы избежать путаницы с Лондонцами Warsaw Pact, сменила имя на Joy Division. Весёлое на первый взгляд название на деле было жутеньким – Кёртис позаимствовал его из книги Кароля Цетинского «Кукольный домик» повествующей о нацистских лагерях («Сектором удовольствий» назывался особый блок, куда сгоняли молодых женщин для «обслуживания» офицеров СС).

Заканчивались 70-е. Панк-рок сдавал позиции, что неудивительно: сила его была в освобождении от всех условностей: «поколение рассерженных» хотело разрушать, но не строить. Однако новизна приелась – любой взрыв, как бы силён он ни был, дважды не бабахнет. В итоге, когда было сломано всё, панки занялись имитацией разрушения, в их творчестве появилась та самая фальшь, ради борьбы с которой всё затевалось. И пока большая часть продолжила беситься и куролесить уже просто по привычке, прочие, не видя объектов для приложения сил, пошли другим путём. На музыкальной сцене возник термин «готический рок», впервые прозвучавший на BBC в 1978 году именно для описания музыки Joy Division (вряд ли журналисты имели в виду красоту готических соборов и порочную утончённость декаданса – скорее, gothic в данном случае означало «готский», «варварский»). Группа много гастролировала, выступала на телевидении и на радио – в передаче культового лондонского диск-жокея Джона Пила. Как раз тогда же, в качестве альтернативы шоу-бизнесу, возникли «независимые» – маленькие студии грамзаписи местного значения. У них не было серьёзной материальной базы и сети распространения – их сил хватало только чтобы записать пластинку и разослать тираж по окрестным лондонским магазинам. В качестве компенсации за скромные доходы «независимые» предоставляли своим клиентам полную свободу самовыражения. Часто в этих студиях за пультом сидели люди, чьё видение музыки шло вразрез с политикой крупных концернов. На фирме Factory таким режиссёром был Мартин Ханнетт – мрачный тип, любивший записывать странные, скрежещущие звуки. Он-то и приметил дебютную «сорокапятку», которую записала неизвестная команда из Манчестера, и взялся продюсировать их первый альбом, получивший название Unknown Pleasures – «Неизведанные удовольствия».

Говорят, этот диск задумывался как звуковая дорожка к несуществующему фильму о жизни человека, которого общество непрерывно «тестирует» на пригодность к этой самой жизни. Очень может быть. (Любопытно, что вместо традиционных стороны «A» и стороны «B» на диске значились Outside и Inside, то есть «Внешняя сторона» и «Внутренняя сторона»). Это странствие по городским тупикам и задворкам незаметно превращается в путешествие по тайникам подсознания, неосознанным страхам и фобиям. Открывающая первую сторону песня Disorder начинается с сухого барабанного соло: Моррис стучит в монотонной манере, напоминающей немецкий краут-рок, и на этом фоне Питер Хук плетёт свои плотные, очень непростые басовые кружева (сказать по правде, он был там единственным стоящим музыкантом). Нарочитая танцевальность обманчива: этот беспорядок творится у героя в душе, а вовсе не снаружи. Скрежетливая гитара, долбящая две ноты, бесцветный голос и странное синтетическое уханье каких-то «летучих обезьян» на заднем плане уже к середине песни начинают вгонять в дрожь. Дальше – больше: в песне Day of the Lords речь идёт о человеке в комнате, который вспоминает выцветшие образы детства и юности, и здесь уже не до веселья – речь фактически идёт о предстоящем самоубийстве: нож, машина с закрытыми окнами... В финале Кёртис уже откровенно кричит: «Каков будет его конец?!» Гипнотическая цепочка гитарных аккордов и замедленный ритм только усиливают этот настрой. В следующей песне, Candidate, герой вырывается из клетки, но лишь для того, чтоб стать участником какого-то непонятного эксперимента, а в следующей, Insight, насыщенной скрипом дверей и странными звуковыми «вспышками», голос Кёртиса звучит глухо, будто из-под маски для наркоза. В последней, New Dawn Fades, образы, цвета и звуки вовсе распадаются на отдельные фрагменты, рождая болезненное ощущение «выпадения» из реальности. Так, монотонным стуком барабана заканчивается «Внешняя» сторона, сравнимая по силе воздействия с шаманскими выходками Джима Моррисона времён «Поклонения Ящеру».

«Внутреннюю» сторону открывает She's Lost Control с её нервическим, дёрганным ритмом и навязчивым рефреном: «Она утратила контроль... Я снова теряю контроль...» Кёртис страдал эпилепсией, а из-за многочисленных выступлений эти приступы участились. О борьбе с этим недугом, безостановочной и безрезультатной, и повествует эта песня. Энергичная Shadowplay, где снова пустая комната, в которой окровавленные тени прошлого сходят со стен, Wilderness с её «крафтверковской» ритмикой, и быстрая Interzone с гитарным соло, больше похожим на вой полицейских сирен, как-то слишком скоро подводят нас к пустоте I Remember Nothing, с её перекличкой депрессивных голосов и звоном бьющегося стекла. Приступ закончился – снова запертая комната-клетка, полная апатии и мазохистской боли: «Мы были чужими слишком долго... слишком много насилия... слишком долго... Ничего не помню».

Это была новаторская, совершенно неожиданная работа. Вместо ревущих гитар и истеричных воплей группа предложила слушателю спокойствие и летаргическую расслабленность, выраженные с простотой карандашного наброска. В их основе – навязчивый ритмичный пульс, похожий на многократно усиленный стук сердца, и всё те же панковские три аккорда, щедро приправленные гитарным скрежетом. Ханнетт посоветовал убрать голос на задний план, а на первый вывести ритм-секцию – это было весьма необычно для тех лет. Холодное депрессивное звучание, полное скрытых пустот, где рваные гитары, бас и барабаны плетут сухую паутину, в которой мухой бьётся летаргический голос Яна Кёртиса, стало эталоном для всех «независимых» 80-х. Обманчиво простые, элегантные гармонии Joy Division подкупили многих. Кто оказал влияние на Joy Division? Sex Pistols, The Doors, The Velvet Underground (это при том, что они не походят ни на одну из этих групп). Количество же людей, на которых повлияли Joy Division, не поддаётся исчислению: по ним выстраивали саунд The Cure, Ник Кэйв, Siouxsie & The Banshees, Sisters of Mercy, Depeche Mode, U2, Smashing Pumpkins, Nirvana, Therapy? и многие другие группы, вплоть до сегодняшних звёзд стиля doom, готического рока и музыки «тёмной волны». Отголоски их депрессивного саунда можно слышать и в творчестве наших групп, таких, как «Алиса», «Кино», «Телевизор», Nautilus Pompilius и «Агата Кристи».

Вскоре группа обрела культовую славу, растущую с каждым выступлением. Но спокойствие их мелодичных композиций оказалось спокойствием тихого омута: музыка была полна пугающих созвучий, низких тонов, скрипа и скрежета, а стихи переполняли образы из наркотических галлюцинаций, дурных воспоминаний и ночных кошмаров. Joy Division первые додумались оттиснуть на обложке сцену похорон. «Я пою для мёртвых», – сказал Кёртис в своём знаменитом (и единственном) интервью. На концертах царила гнетущая атмосфера, в зале часто начинались драки: группа играла в чёрных декорациях, при минимальном освещении – любая вспышка или резкий звук могли вызвать эпилептический припадок. Многие зрители принимали их за часть эксцентричного шоу – по сцене Кёртис двигался рывками, словно спятившая марионетка, иногда падал на колени, катался по полу...

Дальнейшая судьба группы трагична. Щуплый, вечно загруженный, страдающий манией преследования, Кёртис повесился у себя на кухне 18 мая 1980 года, за день до начала турне по США. Ему было всего 23 года. Вряд ли в этом виноват творческий кризис: новые работы группы – альбом Closer и сингл Love Will Tear Us Aрart были безупречны в музыкальном плане, являя группу в зените своего мастерства. Может, сказалась депрессия на почве намечающегося развода, или напряжённый гастрольный график, возможно, виноваты наркотики, или прогрессирующий недуг, а может – любовный треугольник между Кёртисом, его женой и любовницей... Как бы то ни было, оставшиеся музыканты решили, что не будут продолжать выступать под прежним именем (печальный опыт «Дорз» ещё не успел забыться). Они сменили название на New Order и очень скоро стали законодателями моды в электронной музыке, обретя популярность и славу (при этом Диккен-Альбрехт сменил фамилию на Самнер). Впрочем, в короткой истории Joy Division вообще много странностей. Совершенно неясно, почему на их альбомах, таких ужасающе беспросветных, не нашлось места ни одной светлой песне, такой, как Atmosphere, Transmission или Love Will Tear Us Apart, которые исправно выходили на синглах и бутлегах. Непонятно, как жизнерадостный, общительный паренёк Ян Кёртис меньше чем за два года превратился в измученного депрессией «молодого старичка». Для многих он был и остаётся самым мистическим поэтом эпохи панк-рока, его воспринимают как стихийного шамана, панковскую инкарнацию Джима Моррисона. Я же думаю иначе. Мне вспоминается другой сумрачный гений – Говард Филипс Лавкрафт, тоже проживший короткую, трудную и загадочную жизнь и оставивший после себя огромное количество рассказов, полных мрачных предзнаменований и потусторонних видений.

Судьба Яна Кёртиса в моём понимании – это судьба диверсанта, которого разведка штаба раз за разом забрасывает в тыл врага: как хочешь, так и выбирайся. Выбрался – отлично, вот тебе новое задание, а не вернулся – чёрт с тобой: тебя и так уже заранее списали как боевой материал. Немудрено, что всё это постепенно вконец измотало его, а меланхолик Ханнетт умело поддерживал это ощущение тьмы и безысходности – ведь не секрет, что определённые звуковые вибрации могут входить в резонанс с биоритмами мозга, усиливать их, ослаблять, и даже доводить до предела. Всё это заставляет думать, что Кёртис в своём творчестве мало полагался на фантазию: его демоны были реальны, и каждое затмение, каждый приступ изнурительной болезни, каждый наркотический трип реально забрасывали его на ТУ сторону, а мы знаем, что (верней, кого) порождает сон разума. Возможно, единственный выход, единственный шанс разорвать этот порочный круг Кёртис видел для себя только в самоубийстве. «Сейчас я хочу умереть. Я не в силах больше мучаться», – это всё, что сказано в его предсмертной записке.

«Любовь разорвёт нас на части», – гласит эпитафия на его могиле.

Уже давно нет ни Joy Division, ни New Order, ни даже фирмы Factory, а в 1991 году от воспаления лёгких умер «серый кардинал» Мартин Ханнетт. Почему же я их слушаю? Почему этот депрессивный, холодный альбом – вообще один из моих любимых дисков? Я не могу этого объяснить, могу только поделиться своими ощущениями. В песнях Joy Division живёт какая-то иная, не наша реальность. Кёртису не раз предлагали бросить его невразумительный проект и начать играть нормальный панк, но он неизменно отказывался. Его привлекала эта, однажды найденная формула. Joy Division делали музыку удручающе мрачную, заторможенную и в тоже время… по-хорошему отвязную, танцевальную. В итоге разум слушателя как бы отключается, убаюканный, а подсознание наоборот – находится в постоянном напряжении. Всякий раз, когда я слушаю их, я понимаю, что есть некий порог, о котором стоит помнить, но который не стоит переступать. И если у кого-то это получается непроизвольно, можно его жалеть, можно восхищаться, но в любом случае это нельзя игнорировать.

Потому что мы будем последними глупцами, если отмахнёмся от сведений, которые ценой своей жизни доставил нам разведчик с другой стороны.

P.S. Совсем недавно, с появлением Интернета мне удалось выяснить, что изображено на конверте этого альбома. Художники Питер Сэвилл и Крис Мэтэн взяли этот рисунок из "Кембриджской Астрономической энциклопедии". Эти странные пики – графическая схема 100 сигналов первого обнаруженного в космосе пульсара – переменной звезды PSR-1919-121. Что это может означать – ума не приложу.