Jean-Michel Jarre. Кислородный магнетизм.

В своё время самым крутым музыкальным девайсом я считал стереонаушники. Помню, я заехал к брату в общагу – он тогда заканчивал институт, и мне, чтоб я не мешал, были выданы во временное пользование катушечный магнитофон и эти самые наушники. Результат был предсказуем: на два дня я выпал из реальности. О, это была песня! Новые ощущения поглотили меня; в короткий срок я переслушал бог весть по какому разу всю братову фонотеку и вдруг «завис» на какой-то незнакомой записи. То была нагая электроника, упругая, пульсирующая, полная причудливых созвучий, бессловесная и завораживающая. Мелодии размывались до состояния первородного хаоса, из которого тут же рождались новые, ещё более чарующие и прекрасные. Я часами слушал эту запись, пытаясь уловить этот миг. Это была лучшая в мире музыка для слушанья в наушниках, с ней могли сравниться разве что Pink Floyd. Я был потрясён, когда мне сказали, что это играет один человек – не то Жерар, не то Жарре (никто не знал, как правильно). Имя у него было французское, двойное, и мы в итоге так и звали его «Жан-Мишель», пока не узнали, как читается его фамилия.

Оказалось – Жарр.

Это был человек-загадка. Композиции Жарра звучали во всех телепередачах, а мы даже не видели его лица. Музыкальный журнал «Кругозор» напечатал статью и гибкую пластинку (нынешнее поколение вряд ли знает, что это такое). Статья была бредовая, фотография – ещё хуже, и даже в названии пьес сквозила наглая отсебятина (так II и V части сюиты «Магнитные поля» обозвали «Голос гор» и «Тетрадь»). Но прошло совсем немного времени, и я переписал себе все диски Жарра, какие нашёл, раз в два года стабильно пополняя фонотеку новым альбомом. Музыка этого француза прочно вошла в мою жизнь. Было в ней занятное свойство: она расслабляла и в то же время будоражила. Она могла часами звучать в комнате как ненавязчивый фон, но если вслушаться, в ней открывались бездны. Она по-настоящему затягивала. Если Kraftwerk исповедовали техно ради техно, а Space делали упор на дискотечные хиты, то в лице Жарра нам была явлена электронная психоделия в чистейшем виде, пусть немного упрощённая, но от того гораздо более доступная. И ещё одна вещь не давала мне покоя: все эти звуки я как будто уже слышал, но когда и где – вспомнить не удавалось. Но об этом, пожалуй, потом.

Жан-Мишель Андре Жарр родился в Лионе, в 1948 году. Его дед изобрёл звукосниматель для проигрывателей виниловых дисков, а отец Морис Жарр – известный кинокомпозитор. В пять лет Жан-Мишель впервые сел за пианино (к слову, как раз в это время отец оставил семью и перебрался в США), позже стал брать уроки игры на органе, а подростком освоил электрогитару. В качестве будущей профессии юноша выбрал филологию, но старая любовь взяла верх: в 1968 году он становится членом «Группы музыкальных исследований» на «Радио Франс», покупает свой первый синтезатор и пишет музыкальные пьесы, одна из которых издаётся на сборнике Made in France. Даровитого парнишку отметили, и концертный дебют Жарра состоялся в Парижской опере (он стал самым молодым музыкантом, который выступал под её сводами) – как раз в это время её потолок украсили фресками Шагала, по какому случаю был поставлен балет Aor. Музыку к нему написал Жарр. Это была сюита в семи частях, каждая из которых посвящена определённому цвету радуги (несмотря на прохладное отношение критиков, Aor исполнялся 17 раз). Последующие годы были заполнены работой: Жарр создал ещё два балета, записал альбом Deserted Palace, сочинял музыку к фильмам, заставки для радио и телевидения, рекламные джинглы, музыку для аэропортов и супермаркетов, создал несколько песен для эстрадных исполнителей. Всё это время Жан-Мишель лелеял мечту записать альбом полностью электронной музыки, но ни одна студия его предложением не заинтересовалась. Однако в 1975 году Жарра приметил Фрэнсис Дрейфус – организатор концертов Pink Floyd во Франции. Он-то и согласился выпустить этот экспериментальный альбом 50-тысячным тиражом. Это был диск Oxygene. Дальше можно не рассказывать: ныне в мире продано 10 миллионов копий этого альбома, он стал многократно «золотым», а Жарр и Дрейфус неожиданно разбогатели. За «Кислородом» последовали не менее успешные альбомы Equinoxe («Равноденствие») и Magnetic Fields («Магнитные поля»). Все три диска – поразительные для своего времени работы, и я с радостью порекомендовал бы любой из них, но... есть ещё один.

В 1981 году Жарр дал пять концертов в Китае и Шанхае. По итогам этого турне, имевшего колоссальный резонанс во всём мире, был выпущен концертный альбом. И когда передо мной встал вопрос, какой диск Жарра у меня самый любимый, я просто просмотрел статистику воспроизведений у себя в плейере. Оказалось, что Concerts in China я слушаю как минимум вдвое чаще, чем любой другой. Надо ли говорить, что именно его я тогда услышал у брата, в тех волшебных наушниках? Вы скажете – сработал инбридинг, эффект первого прослушивания. Ничего подобного! Я постоянно слушаю его студийные альбомы, а также поздние концертные диски, и всякий раз прихожу к выводу, что Китайский концерт – лучший. Жарру удался потрясающий синтез традиционных восточных инструментов и компьютерных технологий, а найденный им мощный синтетический бит стал основой «живых» выступлений на долгие годы. Когда через много лет я увидел запись концертного шоу Жарра, то был вторично потрясён всем этим карнавалом, буйством красок и сверканием лазерных лучей. Даже представить не могу, как отреагировали на это китайцы в далёком восемьдесят втором!

Альбом начинается с объявления девушки-конферансье. Наверняка это было сделано сознательно: за чуждым слуху европейца певучим языком не сразу замечаешь приглушённый гул, и только когда начинает звучать основная тема, запоздало понимаешь, что концерт-то уже начался. То, что на альбоме значится как «Увертюра», на самом деле первая часть сюиты «Магнитные поля», только темп её сильно замедлен. В результате мягкая, набегающая волнами пульсация буквально обволакивает, заставляет вслушаться и не так «бьёт по мозгам», как студийная версия. В ней, не побоюсь этого слова, даже появилось что-то блюзовое. Жарр больше никогда не исполнял эту вещь в таком варианте. На записи слышны редкие и вежливые аплодисменты, артиста представляют публике, тот приветствует зал (к слову, китайское произношение Жарра такое же корявое, как французское – у девушки-конферансье), и начинается Arpegiator – долгая импровизация с быстрыми пробежками по клавишам, похожая на перезвон колокольчиков. Вещь завораживающе красивая, но слишком уж монотонная (в наше время её охарактеризовали бы как «транс»). Кто знает, что заставило музыканта открыть концерт именно так? Мы можем только догадываться, какая атмосфера царила на этих концертах с сидячим партером и высокими партийными чинами в правительственной ложе. Далее идёт забавная находка: дело в том, что в паузах между пьесами на этом диске звучат коротенькие звуковые зарисовки, фрагменты из жизни Китая. В данном случае это речёвка каких-то «пионеров» (или даже «октябрят»), идущих по улице, после которой «рывком» начинается Equinoxe IV.

Что да, то да – Жарр постарался показать китайскому зрителю всё самое лучшее из своей творческой копилки. К тому времени он уже отошёл от медитативной стилистики первых альбомов, устроил несколько грандиозных шоу под открытым небом и обзавёлся новым синтезатором ударных с мощным насыщенным звуком. Основой концерта стала сюита Magnetic Fields – она представлена здесь полностью, а к более ранним пьесам сделаны новые аранжировки. Не всем композициям это пошло на пользу, но Equinoxe IV зазвучала просто потрясающе! Эта пьеса, полная тревожных созвучий, тяжёлой пульсации, рассыпчатых трелей и «фанфарных» аккордов, с новой ритмической подложкой обрела какую-то неземную, пугающую торжественность, как саундтрек из фильма про нашествие инопланетян. (Ещё вспоминается знаменитая «Так говорил Заратустра» – если кто забыл, у нас под неё начинается передача «Что? Где? Когда?»). Это и сегодня едва ли не самая любимая моя композиция у Жарра. Думаю, она просто «убрала» зал: аплодисменты становятся громче, кто-то даже отваживается свистеть. Снова зарисовка в кулуарах (видимо, отзыв какого-то не в меру впечатлённого зрителя) – и начинается ещё одна жемчужина альбома – Fishing Junks at Sunset («Рыбачьи джонки на закате»). Написанная явно специально для этих гастролей, она представляет собой виртуозный сплав музыкальных культур и наверняка потребовала долгих репетиций – здесь звучит оркестр народных инструментов: цинь, баньху, флейта ди, лавабо, но на третьей минуте в музыку вливаются яркие, как солнечные блики на волнах, переливы синтезатора, и начинается волшебная перекличка живых и синтетических струн, дудок и барабанов – настоящее пиршество и круговерть. Поистине выдающаяся работа! Многие не любят её за специфический «китайский» колорит, я же её обожаю. Следующие две вещи – блок с альбома Equinoxe. Коротенькая элегантная Band in the Rain со звуками дождя (половинка 8-й части «Равноденствия») после расплывчатой импровизации переходит в часть 7 – она мало отличается от студийной версии, разве что финал её тонет в замикшированных звуках саксофона, собачьем лае и невнятном лопотании (эта звуковая каша не производит особого впечатления, как и очередная «отбивка» в виде марширующего оркестра). Следующая, Orient Express, с объявлениями из Шанхайского аэропорта, наверняка тоже была написана специально для этих гастролей. Если смотреть правде в глаза, Жарр писал броскую, но не сложную музыку: этнические ритмы, мягкая синтезаторная пульсация и «размытые» струнные, ведущие простую (иногда – очень простую) тему. Эти три композиции служат хорошей тому иллюстрацией (хотя мне кажется, что Express послужил основой для более поздней, мегапопулярной Fourth Rendez-vous). Коротенькая зарисовка (на сей раз это звуки настольного тенниса; слышен благодушный смех в зале) совершенно не по делу носит название Magnetic Fields I, а вот идущие следом Magnetic Fields III и IV – действительно оригинальные части одноимённой сюиты. Часть III – красивый медитативный трек, напоминающий ранние работы Kraftwerk (гул трансформаторов, щелчки переключателей и т.п.), а часть IV – просто обаятельная ритмичная вещица. Laser Harp – чисто концертный номер, где звучит «лазерная арфа» – сконструированный Жарром электронный инструмент, где для получения звука определённой высоты луч лазера «трогают» в нужном месте. Процесс, конечно, зрелищный, но в плане музыки малоинтересный. После маленькой игры с «переключением каналов» (позывные «Радио Шанхай», голос диктора, фрагмент спектакля) звучит кусочек знаменитой пьесы Oxygene 4. В этот концерт она не вошла. Честно говоря, я до сих пор не понимаю, почему Жарр никогда не исполняет её «живьём». Это даже как-то нечестно, всё равно как прийти на концерт «Роллинг Стоунз» – и не услышать Satisfaction. Следующая пьеса, Night in Shanghai – ещё один шаг на пути сближения музыки Запада и Востока, но если в «Джонках» всё-таки звучат живые инструменты, то «Ночь» – полностью электронная вещь (через много лет я с удивлением услышал эту тему в компьютерной игре Deus Ex). Зато дальше звучит самая, наверно, узнаваемая композиция Жарра – Magnetic Fields V, представленная под названием The Last Rumba. Она сильно укорочена по сравнению со студийной версией, кое-где выброшена пара тактов, но это, как ни удивительно, пошло ей на пользу. Не давая зрителю опомниться, Жарр бросается в последнюю атаку: бешеный ритм, пара строф какого-то «китайского рэпа» (хотел бы я знать, кто его начитал) – это Magnetic Fields II. Я обожаю эту искромётную вещь, особенно в концертной версии, с её утробным, как бы «безладовым» басом, дополнительной мелодической линией и развёрнутой импровизацией в финале. Слышно, как зрители узнают её с первых тактов. Вообще, второй, Шанхайский диск, звучит живее и бодрее: публика легко заводится, тепло встречает каждую пьесу и ведёт себя достаточно непринуждённо, а во время исполнения второй части «Магнитных полей» – так и вовсе бешено. Но пора прощаться. Souvenir of China: щелчок затвора фотоаппарата – фото на память, маленькая звуковая картинка, ещё щелчок – ещё картинка... Грустные клавиши, лепет ребёнка, неторопливые слова прощания – так заканчивается этот выдающийся диск «электронного» десятилетия.

Это классический концертный альбом, 80 минут замечательной музыки в высочайшем качестве: звучание совершенно неотличимо от студийных записей. Разговоры и коротенькие звуковые скетчи в паузах, конечно, были наложены позже, но звук, несомненно, записан со сцены. Другое дело, что вряд ли Жарр работал один – доподлинно известно, что партию вторых клавиш на этих концертах играл Фредерик Руссо, а для перевозки техников и обслуживающего персонала наверняка требовался отдельный самолёт. Помимо своей музыкальной ценности «Концерт в Китае» – настоящий гражданский подвиг. Жарр стал первым западным артистом XX века, выступившим в этой закрытой стране. Сегодня совершенно непонятно, как это ему удалось – на одни только переговоры с властями ушло два года. Эти пять концертов подвели черту под определённым этапом его творчества. Новый альбом Жарра – Zoolook был посвящён самому древнему инструменту – человеческому голосу. Потом будет альбом Rendez-Vouz – масштабная симфоническая работа, после – странная болезнь под названием «техно» и много-много ярких (и удручающе одинаковых) концертных пластинок. Со временем этот глашатай новой эры превратился в матёрого волка электронной музыки. Имя его по-прежнему магнитно, а его музыка пьянит как натуральный кислород, но каждая его новая работа – не более чем клон того прежнего Жарра, которого мы любим и слушаем.

А клоны долго не живут.

Но даже на сегодняшней музыкальной сцене Жарр стоит особняком. И дело даже не в том, что он единственный в мире может устроить дорогостоящее панорамное концертное шоу, нет. Интересен, прежде всего, сам его подход к созданию звука. Помните, я упоминал об этих странностях? Так вот, «Группу музыкальных исследований», где стажировался юный Жан-Мишель, возглавлял Пьер Шаффер – изобретатель «конкретной музыки». Это стиль, в основе которого лежит не мелодическая мысль, а совокупность природных шумов и звуков (а совсем не то, что некоторые сейчас подумали). Вот где кроется тайна этого dejá vú. Жарр был одним из первых, кто стремился выразить их посредством синтезатора. Тембр его клавиш похож на живые инструменты, и в то же время он явно синтетический. Это одновременно и пугает, и притягивает. С этой точки зрения «Китайский концерт», насыщенный на первый взгляд посторонними голосами и помехами, стирает границу между музыкой и окружающими нас индустриальными, бытовыми шумами. Жарр творит своеобразную «музыку-мебель», музыку-фон (недаром один из его альбомов носит название «Музыка для супермаркета»). Её легко не заметить, но следовать за ней небезопасно – этак чего доброго потом не заставишь её замолчать. Жарр – не лётчик, он планерист, его вдохновение парит в восходящих магнитных потоках, да так, что поневоле становится страшно: а ну как сорвётся? Но дело того стоит, потому что без движения музыка мертва. Круг замыкается, хаос становится музыкой и снова распадается на составные элементы, чтобы снова собраться, ибо нет ничего прекраснее этого переходного момента творения.

Однако большая заметка получилась.

Ну так и человек-то какой.